Клеймённый Болью

Я расскажу тебе о Той, которую я любил; о Той, что была для меня всем: радостью и печалью, Жизнью и Смертью, смыслом существования и доказательством его бессмысленности; о Той, которую я предал.

Бесполезно называть время и место нашей первой встречи: мы встретились в Нигде и Никогда, потому что были Одним от Начала Времён. Эти слова могут показаться тебе надуманными и даже высокопарными, но мне не до тонкостей стиля, когда я говорю о Ней. Ещё тогда, когда я не знал её имени и лица, а она только предчувствовала меня в сновидениях, я помнил о Ней, звал Её, искал среди проносившихся мимо лиц. Порой мне казалось, что я — нашёл: вот она, Та, Которую я жду, Та, Которая предопределена мне раньше, чем Тень над Бездной возжелала Света... — но я вглядывался пристальнее, и едва уловимые Знаки подсказывали мне, что мой Поиск не закончен. Иногда я уставал от этой бесконечной гонки, от равнодушной суетности жизни и от кажущейся невыполнимости моей Мечты. Тогда мне думалось, что я — лишь отзвук того человека, которым себя возомнил, украшенный наносными дарованиями, патетическим красноречием и сотней-другой вычурных рифм. Но две молитвы, обращённые к Ней, спасали меня от равно непристойных сладкого забвения Смерти и рутинного блеска Жизни: «Ты — Единственное, что есть во мне Настоящего!» — и: «Не дай мне стать таким, как они!»

Годы Поиска заострили мои слова, сделали каменным лицо, выжгли нервы и приучили сердце к боли. Боль стала столь же привычной для меня, как дыхание. Она перестала удивлять, причинять страдания и даже — восхищать, — но не покидала меня ни на секунду, привыкнув ко мне едва ли не больше, чем я к ней. Избавлением могла бы стать Смерть, — но это бы значило отречься от Поиска и от Неё.

И я был вознаграждён.

Один Прекрасный День подарил мне — Её, а меня — Ей. Боль

отступила, забившись в самые потаённые уголки памяти и ожидая

своего часа.

В признаниях и громких словах не было необходимости, ибо мы знали: я — это Она, и Она — это я. Мы не клялись любить друг друга всю жизнь; не клялись беречь друг друга и заботиться друг о друге; не клялись хранить верность душой и телом. Это было между строк и не требовало слов. Но мы дали Страшную Клятву: если одному из нас суждено покинуть этот мир раньше другого, то второй обещает в три дня последовать за ним в Мир Теней, чтобы не разлучаться и в Смерти. Мы верили себе, а ещё больше — друг другу, и таким же безграничным, как наша вера, было наше счастье.

Год спустя она умерла.

Боль, вырвавшаяся на свободу, и Последний Долг призывали меня исполнить Клятву. Но в тот же день, когда Та, Которую я любил, покинула меня, я увидел твои глаза и предел Её — ради тебя.

Кто-то, прочтя эти строки, обвинит меня в малодушии и непостоянстве. «Ты так не хотел уподобиться толпе, — скажет он, — но что стоят твои слова, если ты не смог сохранить верность своего слова единственному существу, которое считал дорогим и близким?» Меня не смущают их наветы и упрёки. Сейчас, спустя восемнадцать лет, я уверен: ты сможешь понять меня, а Она — простить.

Я благодарен Судьбе за то, что день, отнявший у меня мою возлюбленную, подарил мне тебя. Сегодня, в день твоего совершеннолетия, я знаю, что дал тебе всё, что мог, и вправе тебя покинуть. Храни в душе крылатый огонь Звезды, ведущей тебя к твоей Мечте сквозь стены и лабиринты, и будь достойна памяти твоего отца и твоей несравненной матери, которые встретились, наконец, снова, чтобы никогда уже не расставаться!